Любимая папина манера: тихий прессинг, без повышения голоса и угроз. Словно он разговаривает о погоде и наверняка именно сейчас смотрит в окно. Я продолжаю сидеть, как мышь забившись в угол, я не хочу, но мне приходится все это слышать.

— Давайте, чтоб не занимать время впустую, я вас перебью и просто скажу «нет». Мне неинтересно ваше предложение ни сейчас, ни потом, каким бы оно заманчивым и шикарным ни было.

— Даже так? Хорошо, я и не таких гордых пускал по миру просить милостыню, продавая последнее.

Мне так больно и обидно, словно это меня ставят перед выбором, которого нет. Не могу просто так сидеть и прятаться, не могу больше все это слышать. Выбираюсь из-под стола, производя эффект разорвавшейся бомбы на мужчин, но не даю никому сказать и слова.

— Папа! Как ты можешь? Это так низко и подло! Это так строится твоя империя?

— Дарья? Что ты здесь делаешь?

— Это неважно, речь не об этом.

Смотрю на отца, но в его глазах лишь мелькнуло удивление, и снова вернулся прежний холод.

— Папа? Так это твой папа? — на Романа даже боюсь смотреть, меня ломает, скручивает от боли, потому что я обманула, ничего так и не рассказала. Сейчас это выглядит именно так, будто я предала.

— Что здесь происходит, черт возьми? Дарья! Я тебя спрашиваю! Что ты здесь делаешь?

— Я здесь работаю, Роман, то есть Роман Александрович — мой начальник, и то, что ты говоришь, это ужасно.

— Ты должна быть в Майами с Федором, учиться и готовиться к свадьбе, она через месяц.

— Месяц? — не понимаю, что он говорит, не было никаких сроков свадьбы, никто не назначал дату.

— Свадьбе? — чувствую, как горят щеки, как Рома прожигает меня взглядом, а мне страшно посмотреть в его сторону.

— Рома, нет никакой свадьбы. Мы с Федором расстались.

— Как это вы расстались с Федором? — все уже забыли вообще, зачем здесь собрались, и переключились на меня. А я как между молотом и наковальней, не знаю, куда деть себя, на чьи вопросы отвечать и перед кем оправдываться.

— Да, папа, мы расстались с Федором, я не люблю его и не хочу быть с ним.

— У тебя что, переходный возраст так поздно наступил? Или этот совсем запудрил мозги?

Папа показывает на Вершинина, я наконец сама смотрю на него, начиная задыхаться от слез и боли. Потому что сейчас передо мной совсем другой мужчина. Не тот, которого я знаю. В глазах чернота и пустота, челюсти плотно сжаты, желваки играют на скулах, кожа бледная.

— Рома, я… я хотела сказать.

— Дарья! Мы уходим! Расскажешь все по дороге. Паша, найди ее вещи.

Я практически ничего не слышу, только смотрю на Романа через пелену слез, делаю шаг, но он останавливает движением руки.

— Тебе надо уходить.

— Рома, я всего лишь хотела помочь, я… я… так получилось.

— Дарья! Прекрати! — голос отца бьет по нервам. — Идем. Я жду.

— Тебя ждут. Иди.

Словно пощечина. А мне хочется просто упасть и выть.

Глава 37

Вершинин

Я, наверное, до конца так и не понял, что только что произошло. Словно рядом разорвалась граната и меня контузило. В кабинете гробовая тишина, смотрю в окно, снова идет снег.

— Роман Александрович, вот, я вспомнил, у меня отличная память на лица.

После стука в дверь входит Сергей, протягивает открытый журнал, не хочу смотреть, примерно знаю, что увижу в нем.

— Я ведь помню, что лицо знакомое, и видел своем недавно. Так и есть, это интервью в одном из экономических журналов с олигархом Дымовым Владимиром Сергеевичем, а вот и семейное фото.

Беру из рук юриста журнал, глаза цепляются лишь за заголовок, что крупным шрифтом выделяется на фоне всего текста: «Наследницы огромной империи очаровательные сестры Дымовы». На одном из фото мужчина в строгом костюме и две девушки на фоне стеллажей с книгами.

Даша старается выглядеть серьезно, но в глазах огонек, а на губах легкая улыбка, волосы откинуты на одно плечо, строгое платье, все очень достойно, как и положено дочери миллионера. Другая девушка чуть моложе, ниже ростом и кажется серьезней, темные слегка вьющиеся волосы, тонкая оправа очков, в руках планшет.

Сердце гулкими ударами отдается в груди. А я смотрю на мою Орешкину все не в состоянии собрать себя в кучу.

— Оказывается, наш секретарь — богатая девочка, вот, смотри, Роман Александрович, там еще написано про жениха и слияние капиталов. Ну, это ведь так естественно, деньги тянутся к деньгам. Богатые папочки женят своих наследников.

— Когда вышел этот журнал?

— Ноябрьский выпуск.

— Понятно. Спасибо тебе, иди.

Сергей уходит, а я снова смотрю в окно. По логике, все должно сложиться, как в дрянном сериале или поганом романе. А я, как главной и недалекий герой, посчитаю свою девушку предательницей, что она специально втерлась мне в доверие, залезла в постель, а потом, манипулируя чувствами, склонила к продаже фирмы.

Полный бред.

Орешкина — точнее, Дымова Дарья — кто угодно, но только не великая манипуляторша. Хочу напиться, чтоб мозг отключился и не думал, а еще — чтоб не было так больно и противно на душе.

— Вершинин! Вот ты где. Чего на звонки не отвечаешь? Где секретарша? В приемной пусто заходи и бери что хочешь.

Хочу ответить, что все и так уже забрали и увели, но молчу.

Ржевский врывается в кабинет, даже не оборачиваюсь, стою на месте, сжимая в руках журнал, в нем моя любимая девушка держит под руку отца, который хочет купить мою фирму.

Не скажу, что дела настолько поганые, бывало и хуже.

— Ты представляешь, встречаю я Катю, ну, я тебе рассказывал: дача, муж. И она заявляет, что беременная. Я в шоке, да какая, говорю, беременность, милая моя? Мы с тобой всего-то пару раз встречались. Когда ты успела? Ирка ее увидела издалека, устроила скандал, чуть глаза не выцарапала. Думал, поседею или облысею после таких новостей.

Ржевский останавливается рядом, смотрит в окно, потом на меня.

— Вершинин, что случилось-то?

В другое бы время я бы с удовольствием послушал эту увлекательную историю про женщин Ржевского, беременность и выдранные волосы, но не сегодня. Показываю ему журнал, Макс так же, как и я, смотрит на фото, потом читает.

— Чудные дела. Значит, про жениха — это правда?

— Наверное.

— А то что она девочка непростая, ты сам так и не понял?

— Догадывался, шубка, брюлики, дорогие шмотки.

— Но это все лучше, что она не чья-то содержанка, просто с папой не повезло.

— Наверно.

— Эй, эй, друг, Рома, ты завязывай. На тебе лица нет. Может, напьемся?

— Было бы хорошо.

Я правда не узнаю сам себя, полный ступор, режим свободного падения закончился, и я со всего маха ударился о землю, да так, что не чувствую боли, меня просто нет.

Знала ли Даша о планах отца? Что она вообще делала в этом городе, когда, по словам Дымова, должна быть с женихом в Майами? Значит, он сам не знал, что его дочь здесь, и ее появление из-под моего стола было полной неожиданностью. Так же, как для меня все сказанное им.

А еще она постоянно что-то хотела сказать, а я останавливал.

Позади меня Ржевский шарит по шкафам, находит подарочную бутылку коньяка, два бокала, ставит все на стол. Потом уходит в приемную, откуда-то появляется шоколадка и нарезанный лимон.

— Так, давай иди сюда. Реанимация подъехала.

Выпиваю залпом, совсем не чувствуя вкуса.

— Ну и что дальше?

— Помнишь Любу?

— Которую?

— Ту, что с отцом крутила семь лет назад. Из-за которой он потом…

— А, да, конечно.

— Виделись вчера.

— Чего хочет?

— Ребенка.

— Беременная, что ли тоже?

— Нет, хочет ребенка от меня.

— Совсем ужаленная?

Макс разлил, снова выпили. Мысли начали складываться в логические цепочки со своими странными выводами. Макс наливал, а я пил, рассуждая вслух. Кто-то заглядывал в кабинет, но тут же уходил, за окном темнело.